Проект Издательского дома "Димитрий и Евдокия"

Тяжелые переливы гитарных рифов продолжали оглушать слух даже спустя пол часа после окончания концерта. Артем шел в окружении десятка человек, прикасаясь правой рукой к талии новой знакомой. Победоносно поднимая вверх принятую от соседа бутылку спиртного, он прокричал стандартную фразу из примитивного набора речёвок окружавшей его толпы. В ответ слаженным хором прозвучало повторение сказанного.

- Мы идем к тебе? - спросила обнимавшая его девушка, пока Артем жадно глотал обжигающую жидкость.

Словно не слыша вопроса, он скривился от спиртного, махнул головой и продолжил смотреть перед собой.

Вереницу шедших планомерно засасывал вход в метро. Около стеклянных дверей Артем остановился, подчеркнуто убрав руку с женской талии.

- Ладно, друзья, я живу здесь не далеко, так что мне идти дальше.

В ответ прозвучало одобрительное мычание нескольких человек. Никто из них даже не оглянулся. Только двое из шедших без особых чувств пожали ему руку. Девушка стояла с вопросом в глазах, однако от этого взгляда Артем постарался отмахнуться резким разворотом в сторону дома. С каждым шагом он стал быстро удаляться от своих новых приятелей, с которыми еще недавно обещал хранить дружбу до конца дней.

Через несколько минут его глазам предстало очертание родного дома. На кухне горел свет, несмотря на позднее время. За столом сидела его мать, обреченно прижав ладони к щекам. Перед ней стояла нетронутая чашка чая.

- Наконец-то. Я начала переживать.

- Мама! Перестань! Я взрослый человек.

- Если бы ты был взрослым человеком, то понимал бы, что просишь невозможного.

Артем раздраженно отвернулся и принялся накладывать себе в тарелку жареную картошку со сковороды.

- Ты снова пьян? - спросила мать, безуспешно пытаясь скрыть свое отчаяние.

- Нет, - грубее, чем того хотелось, ответил он.

- В храм значит завтра не пойдешь?

На кухне повисла тишина. После длительной паузы мать продолжила:

- Сынок, ты живешь, как хочешь, я тебе ни в чем не препятствую, но неужели тебе так трудно выполнить только одну просьбу – причаститься на Покров. Это же…

- Да, да, традиция нашей семьи, и так отец завещал, а тому его отец и так далее. Знаю, знаю, - раздраженно прервал Артем.

- Делай что хочешь, ходи где хочешь, встречайся с кем хочешь, если ты не посещаешь храм со мной по воскресениям – хорошо, будь по твоему. Но один раз в год, всего один раз! Разве я многого прошу?

Артем продолжал молча жевать. Но увидев, что мать с трудом сдерживает слезы, смягчил свой тон:

- Я причащусь завтра, если тебе так хочется.

- Спасибо сынок! Ты просто не понимаешь как это важно…

- Прекрати, - снова прервал он.

- Хорошо, хорошо. Там, у тебя я все приготовила. Не забудь прочитать правило.

Темноту комнаты едва нарушал мерцающий огонек лампадки на рабочем столе. Играя от легкого сквозняка, ворвавшегося вместе с открытой дверью, он ярче всего отражался на лике иконы Богородицы, державшей в обеих руках белое полотно. Видимо для того, чтобы не прислонять святой лик к стене, усеянной постерами рок-групп с явной сатанинской символикой, мать принесла стопку духовных книг из свой спальни.

Артем взял в руки лежавший на столе молитвослов. Неспешно переворачивая потемневшие в правом нижнем углу страницы, он уверенными движениями нашел начало трех канонов, входящих в стандартное правило ко Причастию. Глаза принялись скользить по церковнославянским буквам, однако разум, не освободившийся от опьянения, не мог зацепиться ни за одну фразу. Память все еще находилась в клубе на концерте, а в ушах продолжали звучать агрессивные гитарные партии. Артем стал быстро утомляться. Чтобы поскорее освободиться от необходимости стоять около иконы, он сначала принялся пропускать отдельные стихи и тропари, потом целиком перелистал канон к Божьей Матери и Ангелу хранителю, а в самом Последовании читал только нечетные молитвы.

Быстро завершив свое стояние, Артем с выдохом облегчения захлопнул книгу и тяжело рухнул в кровать прямо в одежде. Огонек лампадки навязчиво раздражавший его глаза, так и остался гореть - сил встать и потушить его не нашлось.

Утром Артем проклинал самого себя за данное матери обещание. Мутная голова раскалывалась от боли. В заплывшие глаза бесцеремонно вторгался яркий солнечный свет, усиливая свое сияние отражением от слегка припорошившего землю снега. К пересохшему горлу то и дело подступали признаки тошноты. Принимая утренние водные процедуры, Артем не смог сдержать настойчивые требования жажды и сделал несколько длинных глотков, плюнув на строгий запрет пить или есть что-либо в утро перед причастием.

Путь в близлежащий храм показался ему каторгой. Спрятав голову поглубже в воротник и скрыв руки в карманы, он молча шел позади матери, чтобы та не заметила, как петляют в разные стороны его следы на снегу. Впрочем достижение цели и пребывание в самом храме не облегчило мучения. По случаю престольного праздника службу возглавлял архиерей, что только усилило традиционную для маленькой церквушки суету. Большую часть литургии они с матерью простояли в очереди на исповедь. Во время пения «Милость мира» Артем подошел под епитрахиль священника. Сухо перечисляя привычный набор стандартных грехов из перечня книги «В помощь кающимся», он запнулся на воспоминании о вчерашнем происшествии в санузле рок-клуба с новоиспеченной знакомой, вспомнил и свою небрежную молитву, и обилие выпитого накануне спиртного, и несколько глотков воды перед службой, однако язык не повернулся проговорить что-либо из этого в слух. После неловкой паузы он добавил: «И прочими грехами, по забвению не упомянутыми тут». Священнослужитель, оглядываясь на очередь, поспешил возложить руки на голову кающегося и прочитать разрешительную молитву.

- Готовился ко причастию? - спросил он в ответ на протянутые под благословение руки Артема.

- Да, конечно, - без малейшего движения совести ответил тот.

- Бог благословит, причащайся.

Только после того, как все необходимые формальности были выполнены, Артем почувствовал себя стоящим на службе. Однако, то что он наблюдал, не приносило ему радости. Хор, к которому он привык с детства, пел неестественно, стараясь вычурными напевами отличиться перед возглавлявшим богослужение. Незнакомые люди постоянно одергивали его просьбой передать свечу к аналою. Другие то и дело толкались, пытаясь осуществить ритуал возжжения самостоятельно. Учитывая при этом не самое свежее самочувствие Артема, он мечтал об окончании богослужения как никогда раньше.

Наступило время перерыва перед причастием. Обычно в этот момент священник говорил проповедь. Но в этот раз зачитывалось послание кого-то важного кому-то важному. Артем не воспринял ни единого слова. Он планомерно протискивался сквозь толпу к очереди причащающихся. Когда он понял, что стоит в окружении таких же избранных, его настойчивость остепенилась.

Через несколько минут на солею вышел архиерей. Прочитав все полагающиеся молитвы, он принялся преподавать Тело и Кровь под видом хлеба и вина всем подходящим. Артем вместе с очередью стал постепенно продвигаться к чаше. Он держал руки крестообразно на груди, как его научили с детства. Очередь продвигалась медленно. Глядя на благообразность всего происходящего, он вспомнил свои ощущения годами ранее. Тогда каждый шаг заставлял его сердце биться быстрее. Чем ближе была заветная чаша, тем более всеобъемлющим было чувство восторга, охватывающее его естество. Грудь теснил сладкий и томительный трепет. От осознания что всего в нескольких метрах находилась возможность стать частью чего-то большего, необъятного, непостижимого, тело охватывала дрожь. Слезы наворачивались сами собой, дыхание немело, каждая частичка организма раскрывалась в объятья безмятежия.

Что же происходило с ним сейчас? Что он делает в среде этих благочестивых людей, напряженно сомкнувших глаза или опустивших свой взгляд? Он не просто не находил в своем сердце все те высокие чувства. Он ощутил себя инородным телом, нарывом в здоровом организме, пятном грязи на белом листе. Ему стало противно находиться здесь и своим мерзким поступком перечеркивать лучшее, что он переживал когда-то. Ведь все его нынешнее наполнение жизни не давало и малой части душевного освобождения, которое он переживал тогда. В резком порыве омерзения к самому себе он хотел развернуться и выйти из этой очереди, но плотность толпы не позволяла сделать ни малейшего движения, несогласованного с ней. Повиновавшись потоку, он шаг за шагом, секунда за секундой приближался к заветному. «Нет, я не могу, я не могу, мне нельзя. Господи, что я делаю», - думал он в последний момент.

- Причащается раб Божий…

- Артем.

- …Артем во исцеление души и тела. Аминь.

Словно в тумане он последовал по живому коридору следом за прочими. Ему было стыдно поднять глаза и посмотреть в лица людей, пропускавших всех причастников с почтительным благоговением. В конце храма он с трудом выпил разбавленный водой кагор и съел кусочек просфоры. Повернувшись к алтарю, он не чувствовал глубокого духовного подъема, чистоты и легкости, как бывало прежде. Он ощущал только ноющую пустоту в душе и подкатившую к гортани тошноту. Еще какое-то время он пытался сдерживать возмущение организма, но естество взяло верх. Артем выбежал на улицу и недалеко от храма начал бессильно наблюдать, как белый снег под ним окрашивается в розовый.

Когда мучения тела прекратились, колени непроизвольно рухнули на землю. В растерянности, не понимая что делать, Артем принялся размазывать следы своего позора, нервно пытаясь вернуть снегу его белизну. В этот момент радостно зазвонили колокола, извещавшие об окончании службы.

Посмотрев в сторону, Артем увидел, что рядом столпился круг зевак, бездейственно наблюдавших за ним. Кожа на его лице покраснела. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы все это оказалось просто страшным сном. Но пробуждение не наступало. Пытаясь скрыться от чужих глаз, он быстрым шагом вышел за пределы церковной ограды.

Словно пустой пакет движимый порывами ветра, Артем бесцельно передвигал ногами, уходя дальше от храма. Он пытался обратиться к Богу, как жалкий попрошайка у царских врат, но не осмеливался раскрыть рта. Не решался и позволить мыслям сделать оценочные выводы, инстинктивно боясь их. Ему хотелось только поскорее покинуть это место.

Склонив голову и отключившись сознанием от происходящего, он не заметил как случайно вышел на проезжую часть. В его слухе смешался звон колоколов и звук внутреннего голоса. Однако неожиданно среди этого шума он четко расслышал резкий и тревожный окрик матери:

- Артем!!!

Он оглянулся в сторону голоса и увидел, как на него на большой скорости движется автомобиль. Сделав инстинктивный шаг назад, он успел ощутить только, как сильно его обдает ветром от проносящегося мимо транспорта. Все прохожие, наблюдавшие эту картину, безмолвно застыли, словно вторя примеру Артема. Тот же, проводив взглядом быстро удаляющийся силуэт иномарки, еще раз повернулся в сторону, откуда услышал окрик. Судорожно и безрезультатно бегая глазами по незнакомым лицам, он так и не нашел среди них матери. Только спустя несколько минут она появилась перед ним, благоговейно и безмятежно выходящая из храма.